Устрой здесь помело. Буду как в азотной кислоте растворяться в твоих едких и жгучих волнах, когда твой очередной наплыв накроет меня с головой. А у любви - самый теплый цвет.
Накрой меня лавой - никогда не слышал ничего пошлее.
Как же хорошо, что сердце гоняет кровь повсюду и безостановочно, а не когда заблагорассудится. Как же хорошо, что некоторые штуки делают так, чтобы ты это увидела как я, слишком в деталях и с собственным участием.

Вас когда нибудь убивали прямо на сцене? Три горстки пуль прямо в белый, в форме сердца, две горстки в голову и вот вы уже прелестная статуя, вы легли у изголовья лестничного проёма. Головой на север, телом на восток.
Жвачка прилипает к сухим губам. Все в этом мире можно купить за деньги. И даже любовь тоже. Правда, не к вам, а к вещам, которые вы покупаете. Но ассоциации то всегда с вами. А потом, когда триптофан полностью выветривается, вы становитесь слишком горьки, слишком сладки, слишком слишком. Ваша хищница в поисках толстого оленя. Боже, боже, это так печально, когда вами уже даже не пользуются.
Я купил жвачку с привкусом. Страшно представить, если кто то когда то слюнявил со смаком конвейер на котором она делалась. Целоваться одновременно с несколькими людьми - вот какой у этого вкус и ассоциация.
Наверно.

В теле есть кое что пострашнее шрамов и растяжек, есть кое что по страшнее гематом и ранок с засохшей кровью, есть кое что по страшнее рубцов. По страшнее село там внутри, в самом закоулочке, не увидишь, каким диаметром трубки не пролезешь, не заболит, не почешется, оно притаилось там и сидит, сидит в каждом из нас где нибудь на глубинке, где ничто и никто даже не вздумается пролезть, сидит и скурпулезно ждёт. Но с каждым днём оно разрастается. И когда нибудь один раз в твоей постели проснешься не ты.

Снаряд во рту догорает как раз, когда я ступаю на порог дома. Я слишком долго возвращался домой и теперь у меня нет лишней челюсти, а вспышка слева даёт знать о себе в районе голени. Весь этот процесс я откладывал на потом, как раз на вечер воскресенья, а в вечер воскресенья я садился на велосипед и ехал в верхние колички. я ломал ветки деревьев, я ломал ветки веток деревьев и я ломал деревья, пока они не сломали меня. Я уходил обратно домой и качался в обе стороны, я падал, вставал только когда до уха доходил рев асфальта, рвущего чьи то чужие шины. Снаряд во рту с привкусом сосны.
Я - упавший с велосипеда ребёнок. И первом делом я подниму велосипед.

Утонувший в чернозёме. Его сожрала природа.
Меня жрет сок "денежного дерева", мне нечего есть и походу дышать тоже скоро будет нечем. Комната из газов, которыми дышали больные люди, переносили из носа в нос, изо рта в рот и во вселенную, я живу воздухом, который кто то уже трогал. На меня капают люди из облаков приносимых морем, я хожу по людям, а потом смываю остатки людей с подошвы в раковину к другим людям в одно сплошное месилово. И у них далеко не прокисший темнокрасный. Наверное, если я выйду на улицу, я удивлюсь внезапным звукам расходящихся трещин по коже. Наверное, это будет семечко, зернышко, копеечка маленького цветочка, рвущегося к солнцу. Я же не озеленюсь?

Блондинки работают в банках на бланках.
А у блондинки твоей мечты шпильки бежевого цвета и тонкая юбочка сине тёмного на худующих, ах ты паршивец, бедрах.
А у моей мечты - врушки, желающие быстро быстро стать девственницами на одну ночь. Проволока в латексе становится тёплой за долю секунды. На заставке твоих проженых волос белые швы будут смотреться не так заметно. Ты можешь сказать, что это тростник, ну, случайно совсем пойманный и якобы сам загнанный совсем давно да и в общем неправда, но вот в том углу огорода, в домике, где вы траотдыхаетесь. Твой волос, в конце концов. Соври, врушка.
Блондинки работают в банках на бланках который год, стареют, спят и худеют на бланках в банках, а моё имя все так же пишут неправильно.

Приходя домой забывай про включенный свет и окна на первом этаже. Приходя домой забывай про незакрытую на все три цепи дверь. Приходя домой разговаривай со стенами как с тем, с кем уже никогда не поговорила. Обнимай стены больно упираясь костяшками, рисуй имена на стенах, спи на стенах и в стены вписывайся. Отдавай стенам мерзкие капли пота на ладонях, ругайся на стены за отсутствие хоть каких нибудь углов, чтобы можно было представлять в полной мере, стены целуй. Ведь стены - это же единственное, что тебе достается, когда ты, как тебе кажется уже всегда, по-настоящему кого-то хочешь.
Однажды я, придя домой, попытался прыгнуть тебе на колени, но стена упала и мне пришлось объясняться соседям слева, а что там до тебя, так тебя все так же нигде и не было.